Я не сильно заботился о том, чтобы не оставлять следов. Гораздо больше меня волновала чистота моей одежды и преследующее меня после охоты чувство брезгливости. Каждое из этих убийств провоцировало мой внутренний голос проснуться и начать терзать меня размышлениями о том, что я делаю что-то неправильно. Это продолжало ровно до того момента, пока я в очередной раз не советовал ему заткнуться, напоминая, что справедливости нет.
Я не боялся служителей правопорядка: они должны были быть благодарны мне за то, что я делал их работу. Я не боялся чьей-то мести: это было, как минимум, смешно. Я не боялся себе подобных: я не нарушал наши законы, но даже если бы кто-то решил усомниться в этом, меня не пугала смерть. Я должен был умереть давно. Тогда, от испанки. И я умер! Я мертв! То, на что я обречен сейчас, не жизнь.
Я морщился от затхлого запаха, которым в этом притоне, казалось, пропахли даже стены. Табак, прокисшее вино, пот, кровь... Я мог бы и не дышать, но мне было просто необходимо впитать в себя ауру этого места — боль, страх, отчаяние, ненависть, похоть... Я слышал их мысли, и от них меня выворачивало наизнанку. Ни к одной из своих жертв я не испытывал жалости — только презрение. Никто из них не заслуживал жить. Убийцы, насильники — когда-то они решили, что у них есть право распоряжаться чужими судьбами, чужими жизнями. Значит, справедливо, что однажды кто-то распорядится ими самими. И меня вполне устраивала роль возмездия.
Даже не пытаясь делать вид, что собираюсь пить принесенное мне пиво, я следил за человеком, сидевшим у окна спиной ко мне. Второй день я шел по его следу, чувствовал его запах, слышал его мысли. И я едва сдерживал себя, чтобы не убить его средь бела дня. Но я ждал. Я знал, что он тоже не продержится долго. Но точно также я знал, что больше никто не умрет от руки этого маньяка. Сегодня он сам станет жертвой.
Он допил свой ром и с грохотом поставил пустой стакан на стол. Я провожал взглядом каждое его движение: вот он встал, швырнул официантке несколько купюр и осмотрелся. Мои глаза двигались синхронно с его мыслями. Он остановил взор на совсем юной девушке, непонятно как попавшей в это богом забытое место. Нескольких секунд хватило, чтобы понять: девушка и сама не осознает, где находится и что с ней происходит. Ее разум словно застилала пелена, которая только-только начинала спадать. Она казалась растерянной и испуганной, но не настолько, как того требовала ситуация.
И почему «словно», Эдвард? Ты посмотри на нее: в этот притон она могла попасть, только не понимая, куда ее ведут. А для владельца публичного дома она — лакомый кусочек: в меру смазливая, из семьи в лучшем случае среднего достатка... ее даже искать не сильно будут.
Я заметил момент передачи денег и то, как моя жертва развязной походкой направился к девушке.
Ты собираешься поиграть в «кошки-мышки»? Готовься стать мышью.
Вульгарным жестом он приподнял подбородок девушки и притянул ее к себе. Она, все еще не понимая, что происходит, встала и покорно пошла за ним. Но в ее глазах уже просыпался страх.
Я провел взглядом захлопывающуюся дверь, расплатился и вышел на улицу. Заведение было под стать району, в котором находилось: здесь тоже хотелось перестать дышать. Грязная мостовая, серые стены домов и все тот же затхлый запах, смешивающийся с вонью помоев и испражнений, перебивающий все остальное, даже огонь жажды, пылающий в моем горле.
Они ушли недалеко. Не беспокоясь о возможных свидетелях, он прислонил девушку к обшарпанной стене и провел рукой по ее щеке. От его мыслей я вздрогнул сильнее, чем она от его прикосновения. Ее движения все еще были вялыми и заторможенными. Я больше не мог ждать. Одурманенная опиумом девушка завтра все равно не сможет отличить сон от яви. Я не хотел пугать ее еще сильнее, но у меня не было выбора. Если я буду медлить, это может стоить ей жизни. Но еще больше я не хотел слышать мысли этого подонка. Никогда больше! Я не хотел знать что и как он собирается сделать со своей жертвой. С этого момента жертвой стал он. И я приготовился к прыжку.
Девушка даже не вскрикнула, а лишь беззвучно сползла вниз. Я сделал все возможное, чтобы она не видела, как мои зубы вонзаются в его шею. Не видела, как его кровь становится моей пищей. Я был противен сам себе, но уже не мог остановиться. Жажда. Она требовала своего. И я был обязан уважать ее требования, иначе она затмит мой разум. Я — монстр! Я не человек.
Отвращение пришло чуть позже, сменив гнев и ненависть, вместе с горячей кровью разливавшиеся волнами по моему телу. Отвращение и отчаяние. Я так и не смог выяснить у девушки, как она оказалась в этом злачном месте. Не смог я узнать, и где ее семья. Все, что оставалось, перенести ее в центр города и сейчас сидеть достаточно далеко для того, чтобы кто-то заметил меня, но и достаточно близко, чтобы в случае чего прийти на помощь. Хотелось верить, что в больнице отреагируют на мой звонок. Ввязывать в это дело полицию мне не хотелось.
Я сидел и смотрел на небо. Кто дал мне право судить? Чем я лучше своих жертв? Кем я себя возомнил? Я ненавидел то, чем я стал. Я ненавидел жажду, управляющую мной. Ненавидел свой дар. И я ненавидел себя за то, что понимал, в кого превращаюсь... А ведь когда-то мне казалось, что хуже уже просто быть не может.
Я слишком сильно погрузился в свои мысли, чтобы заметить опасность тогда, когда еще можно было все предотвратить. На площади, недалеко от девушки, был кто-то из подобных мне. Его запах показался мне знакомым, но времени разбираться в этом не было. Молниеносно вскочив с места, я бросился к ней...
...И мои ярко-рубиновые глаза столкнулись с золотистым блеском его глаз. На мой звонок в больницу действительно отреагировали.
- Нет... - только и смог прошептать я, задыхаясь от вязкого комка, сдавившего мое горло.