Гостиная

Иногда ему было интересно, как вампирский дом воспринимает своих обитателей. Дома людей обладают различной энергетикой, различными запахами. Можно зайти в дом. И он уже много расскажет о своих обитателях. Будучи вампиром такие различия и особенности улавливать еще проще. Их дом для всех Калленов был настоящим домом. Убежищем, местом, где они могли не прятаться. Ощущение было простым и невероятно естественным – это был дом. Но его интересовало, что бы он почувствовал, если бы был чужаком, вошедшим в этот дом. Если бы он был человеком? Если бы он был вампиром? Испытал бы человек подсознательный ужас? Холод, который сами того не желая, источали все его обитатели? Какое настроение почувствовал бы чужой вампир? Каким был дух этого дома, в котором живет столько вампиров, любящих друг друга?
Когда Карлайл оставался один, его сильнее, чем обычно увлекали самые различные мысли – от самых безобидных, связанных с чистым любопытством до тех, которые буквально разрушали его изнутри. В такие времена нужен был кто-нибудь. Кто выводил его из этого состояния. Когда он ненавидел вампира в себе, он загонял себя несуществующий пятый угол. Его сущность – это данность. Себя нужно принимать таким, какой ты есть и тем, кто ты есть. С другой стороны, если бы не его постоянная самокритика и строгость , он не смог бы добиться всего, чего добился. И когда он был потерян, смущен, слаб, когда он был в замешательстве, приходил добрый ангел, ангел с нежно янтарными глазами и шелковыми каштановыми волосами. Ангел будил его одним прикосновением к плечу, брал за руку и вел к выходу. Он был свободен и счастлив. Спустя столько лет одиночества, когда ты чужой и среди людей и среди подобных тебе, спустя столько добрых дел, совершенных им, он все ещё не верил, что заслужил такого счастья. Он знал, что был бы готов сто тысяч раз стать вампиром снова, чтобы получить семью, чтобы получить её. Странно, но совсем недавно он стал задумываться об этом – его новая сущность, да и сущность всех членов его семьи – это не проклятье, а дар. Все зависит от того, что ты с этим сделаешь. Они могли быть вместе. Вечно. Говорят, что от жизни устаешь, поэтому смерть в конце пути принимаешь легко, когда все твои дела выполнены, когда смерть в домашней постели – награда за всю жизнь. Но он не хотел, чтобы приходила смерть. Он любил их так сильно, что, казалось, вечности рядом с ними мало. Вечности в самом прямом значении. Каждая минута, каждая секунда были удивительны, волшебны, неповторимы. Вечность впереди была такой, что превращать её в «невечность» совсем не хотелось. Розали  не желала мириться с вампирской сущностью. Но ведь, если бы не это, она не встретила Эммета. Все это – то, что ведет нас к главному. А если это и есть то, это было предначертано? Что если будучи людьми, мы никогда не были бы счастливы? Что, если нам не было места в той жизни? С другой стороны, кто мог бы подумать – мы вместе от безысходности, это все, что мы можем сейчас себе позволить, и мы были бы счастливы. Были бы счастливы иначе. Но ведь это не так. Мы бы не встретили друг друга. Например, Эдвард и Белла. Он столько времени был один. Если бы он не мог жить столь долго, возможно, к её рождению он был бы мертв. Она  та единственная, кого он сумел полюбить. Потому что он ждал её. И разве это не стоит того?
В комнате было темно, и он решил не включать  свет, чтобы на всякий случай, не привлекать внимания. Карлайл принялся расставлять белоснежные ванильные свечи разных размеров. Каждая из этих свечей была просто произведением искусства. Когда эти свечи зажгут, они осветят все помещение легким золотистым светом, трепещущим от каждого движения крохотного пламени. По полу рассыпались лепестки белых роз. Вдоль стен элегантно встали теплые лампадки, наполняющие ванную нежным ароматом…
Я жду тебя, любовь моя…
Он зажег свечи, наполнил ванну водой, на которой теперь мирно покачивались крошечные огоньки, похожие на звезды на ночном небе, на чьи-то мечты, плывущие по реке жизни. Каждая из них настолько прекрасная, удивительная и неповторимая, но такая маленькая, чтобы осветить все вокруг, но если взглянуть чуть шире, увидишь, как светло вокруг…
Он медленно опустился у одной из стен и пустился в приятные мысли и мечты…

Так он и сидел, погруженный в свои мысли. И самое смешное – не было ни одной отчетливой, ни одной, за которую можно было зацепиться, которую можно было бы развить.  Они мелькали, проскакивали. Они были уже знакомы и были всегда приятны.
Но во всем этом было нечто странное – он почти ловил себя на мысли о том, что его отношение к Эсме было почти болезненным. Он любил её настолько сильно, что это полностью подчиняло себе все его существо, все его мысли, все его чувства. Это было связано с той стороной Карлайла, которая не видна внешне. Чтобы догадаться об этом, нужно очень хорошо знать его или попросту читать его мысли. Внешне такой спокойный, такой уверенный, казалось бы, всегда знающий, что нужно делать, он сомневался. Это не должно было выходить на поверхность. Не потому, что это нужно скрывать, но потому что это была одна из ступеней к этой самой уверенности. И если он не успевал достичь её, его семья и видела его таковым – смятенным и потерянным. Сила не в том, чтобы быть идеальным, а в том, чтобы признать то, что ты таковым не являешься. Когда ты среди людей, они, конечно же, невооруженным взглядом видят, что ты отличаешься от них, что ты совершеннее. Однако же, среди подобных тебе, шансы снова уравниваются. И если все вокруг тебя вампиры, вы снова становитесь людьми. Различия не так сильны. Пропасти больше нет. Это элементарное математическое правило. Среди равных царят одни законы.
Но сейчас его мысли были не об этом. Любое сознание, любой разум – это длинный коридор с тысячами дверей, и никто никогда не знает наверняка, что скрывается даже за самыми знакомыми, а некоторый так и остаются вечными загадками. Внутри одного сознания за ними идет жизнь, которая влияет на него, оставаясь для него загадкой…
Такие, как он, даже в полном одиночестве не были одиноки. С ним всегда были тысячи историй, живущих в идеальной памяти, тысячи мыслей, к тому же, он привык быть один. То, что он смог найти семью – просто чудо, чудо, в которое он уже не верил, которого считал себя недостойным. Это было нечто, с чем пришлось  мысленно распрощаться, получив новую «жизнь».
Теперь же это чудо во плоти вернулось домой, и его ожидания получили желанную награду. Эсме, кажется, не торопилась домой, и он начал волноваться. Было совершенно ясно, что она волновалась по поводу очередных разногласий в семье. Она была сердцем семьи, и когда все словно тянулись в разные стороны, её это ранило больше всего. Она была кем-то, кого нужно было оберегать и защищать, и именно в её руках теплилось то, что держало их вместе. Все они доверили ей самое дорогое для всей семьи.
Сейчас она волновалась, и больше всего ему хотелось просто рассказать, что все в порядке, что это просто временно, что все будет хорошо. Хотя она это прекрасно знала. Он уже представлял, как обнимет её, как ребенка, как будет гладить её шелковые волосы и шептать  одной ей что-то, что никто и никогда не слышал от него. Весь мир вдруг сделается таким маленьким и одновременно таким огромным. Он будет существовать только вокруг них. И именно поэтому вряд ли будет что-то больше него.
Он внезапно позабыл о всех этих свечах, о их мягком свете, о том вода гладит стены, сдерживающие её. Он хотел выбежать к ней и скорее прижать к себе. От одной этой мысли дух захватывало. Но он застыл.
Неуверенные шаги.
Едва слышные.
Такие легкие.
Такие нежные.
Во всем доме не было света, и должно быть, она не понимала, что происходит, да и есть ли в доме кто-нибудь вообще.
Каждое движение он слушал жадно. Он умел ждать. Он ждал этого столько, что, казалось, мог бы прождать её всю свою вечную жизнь. Каждый шорох, каждый едва заметный стук. Каждый вдох и выдох. Каждый хлопок ресниц.
Это предвещание счастья. 
Можно стоять и смотреть, как самое большое счастье приближается к тебе. Можно броситься ему навстречу, можно оторвать его от земли. Сделать только своим и закружить, держа на руках. А можно стоять и смотреть, как оно приближается к тебе, не ускоряя шаг. Оно будет идти к тебе, озаряя все вокруг сетом. И ты будешь видеть, как с каждым шагом сокращается расстояние, отделяющее тебя от счастья. Душа твоя будет гореть, будет казаться, что давно застывшая кровь пульсирует в тебе. И каждое мгновение покажется вечностью. И ты будешь блаженно благодарить каждое неощутимое прежде мгновение за то, что именно оно позволяет тебя почувствовать себя счастливым. Счастливыми нас делают не часы обладания, а мгновения ожидания. Они делают радость, которая вот-вот обрушится на тебя еще невероятнее, ещё весомее. Чтобы она накрыла тебя с головой. Чтобы она не оставила ни единого шанса выбраться. Любовь – единственная ловушка. В которую желают попасться, из которой так боятся выбраться…
И когда последнее мгновение срывается, соскальзывает, ты ощущаешь самую большую тяжесть, чем за все века ожидания, тебе кажется, что ты падаешь, но не успевает разум вернуться к тебе, как ты понимаешь, что ты летишь…
Этот внезапный полет всегда ярче, чем тот, что свершился с разбега…
Законы аэродинамики тут вовсе ни при чем. Ни один закон больше не имеет значения.
Едва он увидел её, его глаза просияли. И она видела это. Она всегда знала это.
И сейчас сдерживаться уже не было сил. Последняя песчинка в песчаных часах упала. И они взорвались, высвободив все, что успело накопиться в его сердце.
Он медленно поднялся. Подошел к ней. Притянул за плечи к себе. В глазах её отразились мерцающие свечи. Вот те огни, что осветят его путешествие по вселенной. Он провел рукой по прекрасным волосам и поцеловал ей со всей возможной нежностью и трепетом, со всей страстью и покорностью.
За столько эпох развития человечество не нашло лучше способа рассказать о своей любви.
Доктор Карлайл Каллен очень любил свою жену и знал, как рассказать ей об этом. Это даже нельзя было назвать любовью – она была всей его жизнью, она была его душой. Иногда ему казалось, что он вовсе и не существует без неё.
Руки его с трепетом прижимали совершенное тело – священный сосуд для души, вокруг которой было сосредоточена вся его жизнь.
Ещё раз он взглянул в её глаза. Все встало на свои места. И она, самая драгоценная женщина во всем свете, уже знала, что ей не о чем волноваться. Она была спокойна, её любили. И она любила. А это значило, что все обязательно будет хорошо.
Не желая отпускать её от себя хоть на миг, он обнял её, уже мягче и снова погладил по волосам и нежно-нежно поцеловал в лоб. Она была такой трогательной, такой беззащитной и нежной, что его тут же охватывало необъяснимое волнение и трепет. Уже столько лет он продолжал поражаться самому её существованию – настолько она была прекрасна. И каждый раз, когда он видел её, он изумлялся, будто в первый раз увидев её. Она ослепляла его и подчиняла все, что было в нем.
- Сокровище моё… - тихо сказал он.
Он отвел её за руку к бортику ванны и предложил присесть, сам же он присел на одно колено перед ней.
- Как же я ждал тебя… я почти начал волноваться. – признался он. – По поводу детей не волнуйся, я тебя умоляю. Если ты хоть капельку загрустишь – я этого не переживу. – почти взволнованно сказал он. – Я до невозможности скучал по тебе. И ты просто не представляешь , как я счастлив теперь… - Карлайл просиял. – Всё будет хорошо, я тебе обещаю. Сейчас ты со мной, и нет никого на свете счастливее меня. Как же я люблю тебя… - он уже сел с ней рядом и обнял её.

Комната Элис и Джаспера

Вампир еще не успел дойти до ванной комнаты, как малышка уже нагнала его и обхватила руками за талию:
- Дорогой, ты ведь не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?.. - и он конечно же не возражал...
В ванной царил аромат ванили и повсюду были расставлены свечи. Часть из них уже догорела, некоторые же просто потушили. Воздух здесь был буквально пропитан романтикой и умиротворением, несмотря на то, что ее покинули еще ночью. Несомненно это был отец. Только он мог создать такую атмосферу, чтобы спустя несколько часов ощущались те чувства, которые он хотел передать.
Может быть зажечь оставшиеся свечи? - подумал было Джаспер, но Элис уже прижалась к нему всем телом и сразу же все связные мысли покинули его разум.
Только благодаря своей любимой он умудрялся сдерживать Голод. как только Жажда начинала жечь его изнутри, он сразу же вспоминал о маленькой эльфийке, которая привнесла в его не-жизнь смысл, о ее восхитительных руках, губах, дарящих поцелуи, теле, которое он знал до последней искорки, светящейся на закате солнца. И все уходило на задний план. Кроме нее. Бессмертный воин, безжалостный убийца превращался в нежного любовника. Никто и никогда не любил его как она. И до и после его человеческой смерти. Всем всегда было что-то нужно от него. И только Элис просто дарила свои чувства без остатка, заполняя его мертвую душу теплом, которое заполняло каждую клеточку его тела, и не требовала ничего взамен. И это подкупало настолько, что он не мог не ответить ей тем же...
Горячие струи воды окутывали их тела, словно кокон, отгораживая от реального мира, плотной завесой. Слова были не нужны. Они чувствовали друг друга. Ощущали, не произнося ни единого звука. Его руки аккуратно смывали с ее маленького тела капельки крови, оставшиеся после охоты, пыль трассы, где Элис нашла его. Она повторяла движения Джаспера, нежно касаясь пальчиками его тела, уничтожая следы катастрофы с тела и уничтожая остатки дурных мыслей из головы.
Как я мог желать смерти?
...Едва они закутались в махровые халаты, как снизу раздалось:
- Все обошлось, крошка. Я был прав, коротышка уже наверное весь шкаф перевернула, в поисках одежды на сегодня.
Эмметт...
- Еще одна дурацкая шуточка, и я вызову тебя на дуэль, - беззлобно произнес Джаспер, не повышая голоса.

- Ну, в отличие от некоторых Эмметт хотя бы умеет шутить, - донесся снизу степенный голос Розали и чуть позже:
- Дуэль? Запросто! Думаю, тебе пару тройку уколов пойдут на пользу! - пробасил Эмметт.
- Ну ладно, раз ты желаешь поразмяться, я предоставлю тебе это удовольствие. Ты ведь ничего против сабель не имеешь? Нет? Ну и славно! - Джаспер не был так доволен и воодушевлен уже давно. Одно дело гонки с обычными людьми, где он точно знал, что победит, хотя бы потому, что в моторе автомобиля Эдварда покопалась Розали, опыт его вождения составлял уже около сотни лет, а главное, он чувствовал дорогу и скорость своим сверхъестественным чутьем. И совсем другое дело сражаться, пусть и шуточно, с другим вампиром. Эмметт был однозначно сильнее Джаспера. Но зато Джас был более маневренным, да и саблей владел еще со своего человеческого существования. Посему "дуэль" должна была стать интересной.
Джаспер накинул на голое тело махровый банный халат, всунул ноги в смешные меховые тапки (малышка так радовалась, когда откопала их на какой-то распродаже и подарила ему, что у него рука не поднималась незаметно от них избавиться), на ходу завязывая пояс, забежал в их с Элис комнату, захватил сабли и устремился в гостиную.

Гостиная