[youtube]http://www.youtube.com/watch?v=xelfjMlpmQ8[/youtube]

В фильме Сумерки. Сага. Затмение актриса Тинзел Кори играет роль Эмили Янг, невесты альфы волчьей стаи Сэма Юли (Чэск Спенсер). Другой любовный треугольник в фильме (в этот раз между Эмили, Сэмом и его бывшей, Лия Клируотер (Джулия Джонс)) делает фильм еще более напряженным.

Во время разговора за чашкой кофе в Голливуд Старбакс Тинзел Кори говорила о своей игре персонажа со шрамом, первом взгляде на себя в гриме и работе с Кристен Стюарт и ребятами из волчьей стаи. А также об осознании того, насколько значительной стала Сумеречная сага, после выхода в эфир шоу Опры об этом фильме. Она рассказывала и о том, как это – играть сумасшедшего серийного убийцу из фильма Stained, который вскоре выйдет, и как она надеется исполнять больше комических ролей в будущем.

Как ты попала в Сумеречную Сагу? Просто пришла на прослушивание?

Тинзел: Да. Моя младшая сестра рассказывала мне о Сумеречных книгах, она их большая фанатка. Она сказала: «Это как влюбленный Гарри Поттер», хотя это и не так. Так что, когда дело дошло до прослушивания, я хотела попасть в фильм ради нее. Это было прекрасно, ведь я могла взять ее на премьеру. Она вся нарядилась и пришла на премьеру, как принцесса. Но да, это было обычное прослушивание. Было несколько людей, которые рассказывали мне о фильме и том, чего они ожидали от актеров, но мой менеджер хорошо отсеивает такое. И Рене Хэйнс (директор по кастингу) берет меня в На Запад. Она всегда была на связи и очень поддерживала меня.

Каким было прослушивание? Ты всегда знала, что тебя возьмут на роль Эмили?

Тинзел: Была всего одна женская роль – роль Эмили. Когда я проходила прослушивание, я провалилась. Это было мое первое прослушивание после Рождества, и я провалилась и чувствовала себя опустошенной. В комнате для прослушивания они сказали, что я отлично справилась, но ведь никогда не знаешь наверняка. В общем, я вышла оттуда в слезах. Я думала, что все испортила и никогда не получу эту роль. Я была абсолютно опустошенной. Не хотела больше играть. А потом, на следующий день, мой агент позвонила и сказала, что я прошла в следующий тур. Комнатка была такой маленькой, я практически сидела на ком-то, и это заставляло меня чувствовать себя некомфортно. Не было места, чтобы двигаться. Кроме того, я не люблю прослушивания. Во время них ты можешь так разнервничаться или посторонние вещи начнут лезть в твою голову, и это не даст возможности проявить себя как актера. Весь процесс был действительно нервным, но я все-таки получила роль.

Они давали тебе почитать сценарий?

Тинзел: Да. Я прочитала ту одну сцену с Эмили в Новолунии, и она была очень простой. Им понравилось, что я играла очень естественно. Они сказали, что это было замечательно, хоть моя роль и была маленькой. Иногда маленькие сцены гораздо труднее тех, что на пять страниц, ведь тебе нужно показать сразу все. Поскольку когда у тебя сцена побольше, у тебя есть возможность выстроить все это. Я думала, что сыграла ужасно, но Крис Вейц тоже актер, и он понимает, что можно просто перенервничать, и он смотрит глубже. Или я просто накрутила себя.

Ты прошла. Было ли у тебя желание удостовериться, что ты осуществила что-то в своем герое?

Тинзел: Я просто хотела придерживаться того, кем была Эмили. Она сильная женщина. Играя ее, я обнаружила много силы, я даже думаю, что сама изменилась, как женщина, в своем поведении. Прохождение через что-то настолько травматическое, как получение шрамов на лице, заставило меня задуматься о мелочах. Если у тебя появляется небольшой прыщик, и ты начинаешь смотреть на себя, как на пришельца – это немного преувеличено.

Хоть ей и приходиться мириться со шрамом, Эмили побеждает по жизни. Это не имеет значения. Пока мы снимали сцену, я пробовала вести себя по-разному, пробовала прятать лицо, но Крис (Вейц) сказал: «Давай попробуем сделать так, будто ей все равно», и это и есть она. Ей неважно, что думают другие. Она гордится тем, кто она. Я встретила девушку, у которой был большой шрам на ноге после автомобильной аварии. Она рассказывала, что поначалу думала, что всегда будет носить длинные штаны и скрывать его. Но потом она поняла, что это просто то, какая она сейчас, это часть ее теперь. Она носит юбки и не прячется.

В этом есть что-то красивое. Что бы не случалось с тобой в жизни, ты просто продолжаешь жить с этим. Когда мы вернулись к съемкам в Затмении, я была у квилльютов и немного учила детишек актерскому мастерству, и провела некоторое время в общине, что было замечательно, ведь это дало мне понять, откуда Эмили. Я также побывала в племени Мака, где Эмили родилась, и провела немного времени и с ними. Видеть полный спектр того, кем она была – это классно! И я скучаю по этому. Это было прекрасно. Скучаю очень по детишкам. Скучаю по всему этому приключению.

Ты читала книги, чтобы понять предысторию героини?

Тинзел: Большая часть предыстории Эмили была описана в Новолунии и Затмении. Я читала их во время съемок. Еще не прочла Рассвет. Просто все слишком по-сумасшедшему: столько всего происходит, что я нуждаюсь в карте. Я стараюсь сосредотачиваться на одном фильме в одно время. Когда мы были на пресс-конференции Новолуния, люди уже спрашивали о Затмении. Я не читала его, пока не была готова начать, чтобы все было свежим [в моей голове] и я ничего не перепутала. Но я знала всю ее историю. Я прошлась по всем книгам и останавливалась на том, что происходило между Сэмом (Чэск Спенсер), Эмили и Лия (Джулия Джонс). Так что перед началом съемок я уже знала, что будет происходить с моей сюжетной линией.

Каким был процесс наложения грима для тебя?

Тинзел: После наложения грима я думала о том, что никогда не соглашусь сниматься в научно-фантастических фильмах, где должна быть в гриме семь месяцев. Это интересно. Это был первый раз, когда мне пришлось одевать протез [в данном случае имеется ввиду именно специальный податливый материал, который наносится на лицо актера для изменения внешности – прим. перев.]. Они накладывают эту полужидкую штуку на всю твою голову и говорят, что это как маска, но вообще-то оно заставляет тебя чувствовать клаустрофобию. Там есть только отверстия для ноздрей, и мне все время казалось, что они вот-вот закроются. Но мне говорили, что за этим следят. В общем, они сделали модель моего лица.

У первой команды по гриму было три тестовых месяца, так что на съемках им нужно было три часа. Для Затмения они взяли другую команду, и у этих гримеров не было тестового времени. Им пришлось догадываться, что делала предыдущая команда, поэтому в первый день я провела на стуле восемь часов. Им удалось приспособить шрам из Новолуния для Затмения. В первое время было большое давление на лицо, и мне было трудно даже есть. Не больно, но неудобно.

О чем ты подумала, когда впервые увидела себя в гриме?

Тинзел: Это было странно. Реакция других людей заставляла чувствовать себя некомфортно. Люди вели себя как бы «Ого, это чрезвычайно» или очень смешно смотрели на меня, но это тоже помогало, ведь именно так смотрели на Эмили. Я говорила: «Да ладно! Будьте чувствительнее! У меня на лице шрам. Пялиться нехорошо». Это было действительно интересно.

Каково было смотреть на себя со шрамом в фильме?

Тинзел: Я научилась отделять себя от образа. Я различаю, когда смотрю на себя, Тинзел Кори, и когда смотрю на Эмили.

Как работалось с ребятами из волчьей стаи? Они похожи на тяжелых детей?

Тинзел: Похожи. Но Эмили приходится справляться с ними все время, и мне, как актрисе, тоже, так что я просто игнорирую это. Когда Джулия (Джонс) впервые пришла, она была типа: «Как ты справляешься с этим?», и я ей сказала, что ты просто «выключаешь» это через время. Они соревновались друг с другом, отжимались и просто были смешными, поэтому приходилось ограждаться.

А как было работать с Кристен Стюарт?

Тинзел: Кристен очень сфокусирована и очень спокойная как актриса. Просто делает свою работу, но она мне нравится. Она классная. Я знаю, люди по-разному отзываются о ней. Но она просто сосредоточена на своей работе, старается выбирать правильные роли, совершенствуется в своем мастерстве. Она, правда, классная. У нас были хорошие отношения – никакой натянутости или что-то в этом роде.

Можешь рассказать о работе с Чэском Спенсером и развитии отношений между вашими героями?

Тинзел: Мы посидели за чашкой кофе, поговорили. Наши отношения в Затмении были гораздо сильнее, чем в Новолунии. Мы все еще узнавали друг друга. Люди отбирают определенных актеров для фильмов, потому что знают, что между ними будет химия; интуитивно, она всегда была, но стала лишь сильнее, когда мы вернулись для работы над Затмением, потому что мы виделись вне съемочной площадки, общались больше. Теперь мы близкие друзья. Он один из моих любимых людей. Он просто очень искренний и милый.

Какими режиссерами были Крис Вейц и Дэвид Слейд? Между их стилями были какие-либо отличия?

Тинзел: Да, между их стилями были значительные различия. Дэвид очень технический режиссер, а Крис актерский режиссер, в плане эмоций. Затмение Дэвида, который снимал фильмы ужасов, вышло гораздо мрачнее, в то время как Новолуние кажется мне очень светлым и поэтичным. У меня не было такого взаимодействия с Дэвидом, ведь процесс подбора актеров уже закончился. А Крис был вовлечен в него. Чувства были разными, ведь Новолуние было первым фильмом, в котором собралась вся волчья стая. Для Затмения мы уже были утверждены, поэтому у меня не было той связи с Дэвидом. Все было очень техническим. У него было свое видение, и он знал, что мы должны сделать.

Тебя стали больше узнавать на улице? Или люди не узнают тебя без грима?

Тинзел: Все говорили, что моя жизнь очень изменится, но я не думаю, что кто-либо узнает меня. Иногда мои друзья говорят: «О, этот человек узнал тебя», но я этого не замечаю. Я даже не смотрю на людей, когда иду, потому что для меня странно, когда на меня смотрят. Но папарацци не преследуют меня. Потому что моя героиня – человек, а это другое. Больше всего внимания получают вампиры, потом оборотни, и только потом люди. Так что все не так сильно изменилось для меня. Потому что у меня шрам, и люди спрашивают, кого я играла в фильме, и только когда я отвечаю «девушку со шрамом», они говорят «о, точно». Думаю, большинство ожидает, что в жизни у меня есть шрам.

Как было работать в окружении фанов и папарацци?

Тинзел: Думаю, папарацци забавные. Их было много во время съемок. В Лос-Анджелесе все немного по-другому, ведь там столько знаменитостей. Но когда в Ванкувере все крутилось вокруг фильма, они нас преследовали. Это часть бизнеса. В конечном счете, если твоя карьера продвигается выше и выше, то это нормально, но все равно немного пугающе. Когда я была моложе и думала о том, чтобы быть актрисой, то вспоминала старый Голливудский гламур, и это казалось таким красивым и заманчивым. Теперь все уже не так, если ты хочешь быть актером. Всем есть до тебя дело, все сплетничают и настроены достаточно враждебно. Иногда я думаю о том, хочу ли этим заниматься: это не искусство больше, а борьба. Иногда я хочу делиться своим даром, ведь если я не буду, разве я не забираю что-то, чем наделил меня Творец? В то же время я не хочу кормить безмолвные низы общества.

Когда ты поняла, какими значительными стали фильмы?

Тинзел: Это случилось, когда я услышала, как Опра говорила о Новолунии. Я тогда еще подумала: «О боже, она смотрела фильм, в котором я снималась!». Люди спрашивают: «Неужели ты поняла это только тогда?», но для меня сработало это. Человек, которым я так долго восхищалась, заметил мою работу. Это заставило меня понять величину всего происходящего.

Ты начала заниматься этим делом в столь юном возрасте. Всегда хотела стать актрисой?

Тинзел: Я просто всегда была ребенком, жаждущим обратить на себя внимание, разыгрывала разные сценки и пародии. Как и многие артисты, я также и очень чувствительна, поэтому просто нуждаюсь в выходе всего этого. Мне нужно, чтобы искусство было в моей жизни, иначе я не смогу существовать. Как говорила Мадонна, «Живи этим, дыши этим, ешь это». Именно так я и веду себя с творческой частью себя.

Есть определенный вид искусства, который для тебя важнее остальных?

Тинзел: Все случилось как-то одновременно. Я пела в хоре, когда была маленькой, но я всегда пыталась принимать участие и в спектаклях. Они просто смешались. И если меня спросить, какую карьеру я выберу, я не стану выбирать. Они [оба вида деятельности – музыкальная и актерская – прим. перев.] просто как разное выражение меня. Когда я играю, я беру чью-то работу и интерпретирую ее. В то же время, музыка органична. Это полностью я; никто не включен в процесс создания. Искусство никогда не было чем-то, что я полностью выносила на публику. У меня есть пара картинок на MySpace, но я не открывала галерею или что-то в этом роде. Это что-то личное, я не разделяла свое искусство с огромным количеством людей.

Когда у тебя больше актерской работы, когда ты более сосредоточена на ней, появляется ли у тебя желание уделять больше времени музыке?

Тинзел: О, да. Это вопрос баланса. Каждый раз, когда я берусь за музыку, – альбом или что-то в этом роде – актерство просто напоминает о себе, и я ищу работу. Иногда дело в деньгах. Многие думают, что поскольку мы актеры, то у нас неиссякаемый запас денег, но это не так. Все меняется, и временами у тебя просто нет денег. И тогда ты задаешь себе вопрос о том, будешь ли ты заниматься музыкой или зарабатывать. Это баланс.

Музыку какого стиля ты создаешь? Это какой-то определенный стиль или комбинация нескольких?

Тинзел: Это блюзово-роковый джаз. Я называю свою музыку соул, но это не тот соул, который играет Джеймс Браун; она просто от души [соул - от англ. «Soul», душа – прим. перев.]. У Даффи есть эта музыка соул старой школы. Если я открыта для Даффи, для меня это имеет смысл. Но я всегда говорю, что ты должен слушать и думать о том, как это звучит для тебя. Не думаю, что все должно иметь лейбл. Многие музыканты хотят этого, никто не хочет относить свою музыку к категории. Но я не думаю, что все беспорядочно. Я не перескакиваю с метала на джаз - ничего столь сумасбродного.

Что из себя представляет Stained и кого ты играешь там?

Тинзел: Этот фильм об одинокой хозяйке книжного магазина и ее прошлом, которое преследует ее. Я играю роковую женщину – серийную убийцу, страдающую шизофренией. Мне предложили эту роль, а я спросила, почему они решили, что я идеально подхожу. Режиссер (Карен Лэм) сказал: «У тебя есть этот взгляд. И когда ты улыбаешься, то кажешься очень милой, но когда не улыбаешься, ты выглядишь так, будто можешь кого-то убить».

Это был очень, очень интенсивный фильм для меня. Я чуть не потеряла рассудок: там есть сцены, где я должна убивать людей, и эта энергия полностью сокрушает. Как актриса, я никогда не имею права судить героя. Это не мое дело – судить ее за то, что она убивает людей. Мое задание – заглянуть к ней в голову и понять, что заставляет ее делать это.

Так много всего: плохое обращение в детстве, отсутствие нормальных отношений и оскорбительные отношения – играло в ней, и эта энергия постоянно жила во мне на протяжении месяца. Я была главной героиней, и все было очень, очень насыщенным. Я не хотела тогда общаться с кем-либо, потому что это было бы слишком для моего мозга. Но, как актриса, ты надеешься получить такие мясистые роли, которые толкают тебя в крайности такой психологии. Я люблю независимое кино: в нем гораздо больше места для творчества, и режиссер дает тебе возможность идти туда, куда ты считаешь нужным. Фильм эмоциональный; мне приходилось много плакать.

Тяжело было оставлять это на площадке?

Тинзел: Да, безусловно. Как-то я возвращалась на машине домой после съемок одной из сцен, в которой мне пришлось кого-то убить, и я даже сказала водителю, что не могу разговаривать, потому что меня переполняют эмоции. Всю дорогу я просто плакала. Когда ты действительно чувствуешь героя, ощущаешь реальные эмоции, а не просто играешь, эта энергия остается с тобой и очень сложно избавиться от нее. Она резонирует с твоим телом, пока ты не освободишь ее каким-либо способом. До выходных она просто оставалась в моем теле большую часть времени. После пяти или шести дублей слез, твое тело больше не хочет плакать. Оно хочет начать смеяться или испытывать что-нибудь еще, но тебе нужно держать эмоцию. Очень странный процесс, и эта энергия, разумеется, остается с тобой.

Задумывалась над тем, чем хотела бы заняться в дальнейшем?

Тинзел: Я всегда говорила, что хочу быть современной женщиной из боевика, и мне вроде как повезло с этим в фильме Виверн, где приходится немного пострелять и побыть плохой, но я бы хотела сделать это еще. Я вообще-то придурок. Я могу играть в «Зельду» [The Legend of Zelda – серия видеоигр - прим. перев.] на протяжении десяти часов. Во мне есть некоторые качества от злодея, но я люблю иметь возможность доводить их до крайней точки во время игры. Тебе не достаются такие роли, если ты женщина, особенно если коренная американка. Я хочу показывать женщинам образ сильной, сексуальной героини, без излишнего выставления своего тела напоказ.

Я снимаюсь и в комедиях. Я переехала в Лос-Анджелес в прошлом июле. До этого, в Ванкувере, я не снималась в комедиях, так как там, в основном, делают только научно-фантастические фильмы. В Лос-Анджелесе люди мне говорили, что я недостаточно ловкая. Но я отвечала: «Я ловкая. Я сам пример ловкости». У них есть эти маленькие коробочки, куда они всех кладут, и теперь мне нужно разбить сформировавшееся впечатление и показать, какой изворотливой я могу быть.

Комедия дается тебе легко?

Тинзел: Да. Я дурень, поэтому думаю, что комедия – сильная моя черта, как актрисы. Я просто никак не доберусь до этого. Но я беру уроки у Граундлингс [импровизационная комедийная трупа в Лос-Анджелесе – прим. перев.], где учились Уилл Феррел и Лиза Кадроу, и это полная импровизация. Это классно – заниматься этим, быть смешной. Мой юмор очень сухой, такой канадский юмор, и его понимают не все. Я бы хорошо вышла в Офисе, с удовольствием бы снялась в этом сериале. Я вижу себя также в романтических комедиях.

(c)